Казалось, что всё происходит в замедленной съёмке: он разворачивается, собирается подойти к книжному шкафу, и очень легко, так, что почти не чувствует этого касания, задевает локтем эту дурацкую вазу. Она покачивается несколько раз, и он даже не успевает понять, как исправить эту ситуацию, и вот…
Пёс хозяйки квартиры сразу рванул прочь и вжался всем дрожащим телом в угол комнаты и оттуда огромными карими глазами недоуменно смотрел на мальчика. Обрушившиеся на блестящий пол розы лежали в осколках, как особы королевской крови в фамильных бриллиантах - во всяком случае, Серёже казалось, что они выглядят очень надменно, несмотря на обстоятельства. Напротив, стоявшие в вазе, они оставались обыденными - простой, пусть даже и очень большой букет самых банальных красных роз - уж на что хватило денег и фантазии родительского комитета.
Букет и ваза - вот и весь нехитрый набор по случаю Дня рождения для ублажения наиредчайшей стервы, коей числилась учительница по литературе 5Б. Какая-то дорогущая чешская ваза, добытая путём нечеловеческих поисков, уговоров и многоэтапных договорённостей. Именно она, а точнее то, что осталось от неё, сейчас разметалось по всей залитой солнцем комнате этой самой Елизаветы Львовны.
- Сергей, что у вас там происходит? - конец света двинулся из кухни и неизбежно приближался. - Чтооо это?
По-весеннему теплая гостиная подернулась инеем. Серёжа втянул голову в плечи и готов был присоединиться к псу, который осторожно, на одних подушечках крался вдоль стены в сторону спасительного коридора.
- Молодой человек, я повторяю вопрос: что произошло? - треск айсберга, разрывающего корпус судна, показался бы в сравнении с этими интонациями блаженной музыкой сфер. Серёжин Титаник шёл ко дну.
- Я… тут… - ужас настолько сковал мальчика, что мысли замёрзли внутри головы, а челюсти никак не разжимались, чтобы отодвинуть трагический финал. - Я… играл с собакой, и он толкнул стол, вот и...
Внезапно обретя способность говорить, Серёжа напрочь утратил способность к размышлению, и выпалил первое спасительное решение, не то чтобы пришедшее в голову - казалось, что пришло оно сразу на язык, одеревеневший от страха, отскочило от него и вывалилось в центр комнаты, куда-то к розам и блестящим хрустальным крошкам.
- Не порезался? - голос не потеплел, но утратил опасную остроту. - Тогда чай пить ты не будешь, а пойдёшь домой. Мне ещё до утра теперь здесь порядок наводить. Дверь захлопни за собой.
Айсберг отвернулся, и Серёжа осторожными, на подушечках, шагами, выбрался в прихожую и спешно принялся обуваться. Когда он поднял голову от зашнурованных ботинок, перед ним сидел пёс и печально-вопросительно на него смотрел: “Как же так, дружище? За что ты так со мной?”
Серёжа выскочил за дверь и рванул домой так быстро, словно за ним гналась стая разъяренных драконов. Но не пробежав и пары кварталов, он остановился. В голове разворачивались картины одна страшнее другой: Елизавета Львовна лупит несчастного пса остатком розового букета, пёс скитается по городу, одинокий и холодный, пёс попадает под машину…
Ноги сами привели его обратно. Удивлённой его возвращением учительнице Серёжа выдохнул: “Не бейте его, пожалуйста, это я разбил вашу вазу! Меня и бейте..”. Елизавета Львовна посмотрела на него внимательно, кивнула и неожиданно улыбнулась: “А ты молодец, Смирнов, я уж думала, что ты трус. Молодец!” Серёжа не слышал её слов, и ничего не слышал, просто стоял и смотрел в тёплые карие глаза, которые смотрели ему прямо в душу.
Как ни обещал себе маленький Серёжа никогда больше не врать, но прожить взрослую жизнь в абсолютной правде, кажется, ещё никому не удавалось. Но каждый раз, когда Сергей Смирнов оказывался на грани сомнительного поступка, то останавливался, вместо всяких слов слыша звон разбитого стекла и чувствуя удушающий розовый аромат.
И каждый раз, как в самый первый, исправляя собственные ошибки, он становился десятилетним мальчиком Серёжей и надеялся, что пёс его простил.
